Colorless green ideas sleep furiously
Они лежали на крыше Они лежали на крыше нагие, почти растворившиеся в беззвёздной городской ночи. Он гладил её волосы, в который раз пытаясь отчеканить в памяти каждую деталь этого терпкого «сейчас» и в который раз не желая себе признаться, что эти попытки безуспешны. Она лежала рядом с ним неподвижно и смотрела в небо, будто разглядывала невидимые созвездия. Её присутствие было столь полным, столь всеобъемлющим, что казалось единственно возможной реальностью, но он слишком хорошо помнил, что это не так.
– Жалко, – он всегда сам пугался своих первых слов, будто только что разрушил что-то очень важное.
– Хм?.. – она закрыла глаза и чуть приподняла бровь.
– Жалко, что мир устроен так, что это лишь мимолётный мираж. Я знаю, это эгоистично, но я хотел бы, чтобы само мироздание было устроено иначе, чтобы наша ночь не могла закончиться. Я хочу этого навсегда.
Она приподнялась на локте и посмотрела на него. Её глаза были темнее самой беззвёздной ночи.
– Но ведь это есть… иногда. Отключи мозги и просто получай удовольствие, – она всегда была прямолинейна в формулировках, но его это не смущало. Ему казалось, что он смотрит глубже слов.
– Я ощущаю себя одиноким странником. Он проснулся однажды на берегу океана в старых рваных штанах, просоленной рубахе и соломенной шляпе. С тех пор он идёт вдоль берега, иногда заплывая в море, чтобы поймать себе мидий на обед, или, наоборот, вгрызается глубже в сушу, чтобы припасть к редкому пресному ручью, утолить свою вечную жажду. По ночам он спит, и видит далёкие страны, где травы немыслимо зелены, а поля обширны, где водятся дивные создания, и живёт весёлый и дружный народ. Он видит прекрасных женщин и отважных мужчин. Видит другие планеты, видит диковинные сооружения, видит заснеженные леса и удушливые топи, жаркие пустыни и тропические заросли. А затем он снова просыпается и идёт дальше. И во всём, что он ощущает – в зное солнца, в шуме прибоя, в горячем песке под огрубевшими стопами, – он пытается увидеть смысл; тот единый, первопричинный, всесвязующий принцип; то, после осознания чего все науки, все книги, все мудрые слова станут не нужны, потому что оно содержит в себе их все и нечто большее. То, что, как ему кажется, иногда прорывается в его сны.
И иногда он задевает самый край. Это не похоже на постепенное познание, когда расширяется граница надёжно известного; это вспышка, озарение столь же всеобъемлющее, сколь и мимолётное. И когда оно проходит, ему остаётся лишь воспоминание о том, что всезнание возможно. Это воспоминание висит перед ним танталовым яблоком, и каждый раз нужно усилие, чтобы перестать видеть в нём издёвку. Он совершает это усилие, и чувствует, как сделал ещё шаг. Засыпая под шум прибоя, он размышляет, сколько ещё ступеней этой трансмутации ему предстоит пережить, прежде чем он увидит, как море, скалы, ветер, солнце, небо и он сам сольются и станут тем, чем они являются на самом деле: единой причиной и единым следствием.
Я вижу в твоих глазах вопрос. Просто ты стала для этого странника катализатором. Не спрашивай, как это вышло, он едва ли знает, а я и подавно. Но ему иногда даже кажется, что ты причина его движения, основа его преобразования. Он не прав, конечно, но едва ли его будет легко разубедить. Ты ведь самый странный его сон.
Он смотрел в её глаза, постепенно стынущая крыша смешно покалывала спину. Он не рассчитывал, что она поймёт – прежде всего, потому, что это совершенно не важно. Главное, чтобы она была рядом, когда ему нужно будет сделать следующий шаг.
– Жалко, – он всегда сам пугался своих первых слов, будто только что разрушил что-то очень важное.
– Хм?.. – она закрыла глаза и чуть приподняла бровь.
– Жалко, что мир устроен так, что это лишь мимолётный мираж. Я знаю, это эгоистично, но я хотел бы, чтобы само мироздание было устроено иначе, чтобы наша ночь не могла закончиться. Я хочу этого навсегда.
Она приподнялась на локте и посмотрела на него. Её глаза были темнее самой беззвёздной ночи.
– Но ведь это есть… иногда. Отключи мозги и просто получай удовольствие, – она всегда была прямолинейна в формулировках, но его это не смущало. Ему казалось, что он смотрит глубже слов.
– Я ощущаю себя одиноким странником. Он проснулся однажды на берегу океана в старых рваных штанах, просоленной рубахе и соломенной шляпе. С тех пор он идёт вдоль берега, иногда заплывая в море, чтобы поймать себе мидий на обед, или, наоборот, вгрызается глубже в сушу, чтобы припасть к редкому пресному ручью, утолить свою вечную жажду. По ночам он спит, и видит далёкие страны, где травы немыслимо зелены, а поля обширны, где водятся дивные создания, и живёт весёлый и дружный народ. Он видит прекрасных женщин и отважных мужчин. Видит другие планеты, видит диковинные сооружения, видит заснеженные леса и удушливые топи, жаркие пустыни и тропические заросли. А затем он снова просыпается и идёт дальше. И во всём, что он ощущает – в зное солнца, в шуме прибоя, в горячем песке под огрубевшими стопами, – он пытается увидеть смысл; тот единый, первопричинный, всесвязующий принцип; то, после осознания чего все науки, все книги, все мудрые слова станут не нужны, потому что оно содержит в себе их все и нечто большее. То, что, как ему кажется, иногда прорывается в его сны.
И иногда он задевает самый край. Это не похоже на постепенное познание, когда расширяется граница надёжно известного; это вспышка, озарение столь же всеобъемлющее, сколь и мимолётное. И когда оно проходит, ему остаётся лишь воспоминание о том, что всезнание возможно. Это воспоминание висит перед ним танталовым яблоком, и каждый раз нужно усилие, чтобы перестать видеть в нём издёвку. Он совершает это усилие, и чувствует, как сделал ещё шаг. Засыпая под шум прибоя, он размышляет, сколько ещё ступеней этой трансмутации ему предстоит пережить, прежде чем он увидит, как море, скалы, ветер, солнце, небо и он сам сольются и станут тем, чем они являются на самом деле: единой причиной и единым следствием.
Я вижу в твоих глазах вопрос. Просто ты стала для этого странника катализатором. Не спрашивай, как это вышло, он едва ли знает, а я и подавно. Но ему иногда даже кажется, что ты причина его движения, основа его преобразования. Он не прав, конечно, но едва ли его будет легко разубедить. Ты ведь самый странный его сон.
Он смотрел в её глаза, постепенно стынущая крыша смешно покалывала спину. Он не рассчитывал, что она поймёт – прежде всего, потому, что это совершенно не важно. Главное, чтобы она была рядом, когда ему нужно будет сделать следующий шаг.
@темы: Моё Т
-
-
24.11.2011 в 02:03(устала очень после бассейна, хочу на теплую крышу бы)))
все будет ок, она будет, когда нужна, я у нее узнавала)))